Неторопливо разжег маленький костерочек. Плотнее запахнул куртку, присел на толстое корневище неохватной осины, которые рощей расположились в низинке возле излучины реки, сплетаясь кронами между собой и образуя шатер над головами редких прохожих, кто отдохнуть, останавливался в тени их или укрывался от дождя проливного, а может просто так, как и я, чтобы присесть у воды и смотреть куда-нибудь вдаль, думая о чем-то своем заветном. Да, обо всем…
Последние сумрачные дни перед ледоставом.
Каждый год я приходил в рощу вековую с деревьями необъятными. Проводил ладонью по бугристой шершавой коре, с ними здороваясь. Собирал ветви обломанные с земли, вдыхал терпкий запах листьев опавших и, стараясь не шуметь, складывал хворост возле осины, что росла на краю небольшого обрывчика.
Прижавшись спиною к дереву, изредка подбрасывал в затухающий костерчик тонкие ветки, слушал нескончаемую печальную мелодию мороси осенней, что сыпала бесконечно из темно-серых низконависших туч, укрывших весь небосвод, смотрел на темный бархат полотна речного, вытканного великою мастерицей – природой, глядел на древние Уральские горы, обрамленные белоствольными березками, словно сединами старческими и думал. Вспоминал годы ушедшие, сравнивая с водою речною, что стремительно мчалась в дали неведомые, мною нехоженые да про дела свои незавершенные.
Невольно посмотрел в сторону. Когда-то, сюда тоже приходил старик. Также разжигал костер, прислонялся к дереву и молча глядел вдаль, словно стараясь запомнить образы непритязательные, но сердцу милые. Изредка замечал в его поблекших глазах тоску, одному ему ведомую, но мне в тот момент непонятную. Что влекло старика в эти места далекие, о чем он думал, глядя на воду речную стремительную? Тогда я не знал…
Мы не здоровались, нет. Да и не нужно было. Хватало взгляда, когда проходили мимо друг друга. Года два прошло, как перестал он появляться. Осталась на его месте, где он сидел лишь маленькая проплешина от костра да немного веток, что в последний раз приносил. И понял, что приходил старик прощаться, стараясь в сердце своем сохранить память о прожитых годах да образах милых. И может быть, через многие сотни или тысячи лет, где-нибудь появится родничок небольшой, весело журчащий, и превратится в узенький ручеек, петляющий среди деревьев, и начнется новая жизнь, но в другом виде, в том, который старик унес в душе своей и сердце. Все может быть…
Медленно достал из кармана припасенную краюшку хлеба. Отломил небольшой кусочек и тихо кинул в воду, за ним наблюдая. Сразу же темный бархат осенней реки украсился убранством серебряным. Замелькали, сверкая боками своими, верховки да мальки – сеголетки, стараясь быстрее отщипнуть крошку – другую от кусочка брошенного. Словно россыпь драгоценная мелькнула и исчезла.
Морось так и сыплет беспрестанно, скрывая в призрачной дымке лес густой оголенный на стороне противоположной, желто – коричневатые плеши полян, лугов и горы, которые стали едва видимы за завесой пыли дождевой мелкой.
Тихо потрескивает костерок, словно опасаясь нарушить тишину дня осеннего и спугнуть думы мои бесконечные, долгие. Сероватые сумерки окружили со всех сторон, оставляя меня наедине с мыслями да рекою, что полотном расстелилась на многие сотни километров.
Кажется, что в такие дни даже время бег свой замедлило. Тягучим оно стало, нескончаемым. Но взглянешь на воду быструю, что река несет перед глазами и осознаешь, что жизнь-то коротка. Неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом промелькнут, как одно лишь мгновение. Не успеешь оглянуться, не испробуешь и не почувствуешь вкуса жизни, как она уже на исходе. Тогда-то и начинаешь перебирать в памяти все, что успел сделать, что забыл, а на что времени не хватило, которое так и не научились беречь, затрачивая большую часть ее на пустяки да мелочи, не нужные ни нам, ни людям. Да, никому…
Сидел я, отщипывая кусочки хлеба, бросал на серый бархат реки. Смотрел на россыпи серебряные и думал о том, смогу ли я вновь сюда вернуться на следующий год, чтобы опять взглянуть на непритязательную красоту дней последних осенних, посидеть у костра малого, что рядом с деревьями неохватными разжигал подле кромки воды темной и бархатистой. Не знаю…